— А что он делает сейчас?

— Спит вечным сном. Умер в две тысячи шестом, от рака. На острове он свел знакомство с какой-то молодой особой, женился, имел детей. Но об их жизни мне ничего не известно. Кстати, его история напоминает о другом беглом агенте по кличке Борис.

— О нем я слышал, — сказал Валландер. — В те годы беглые русские хлынули на Запад прямо-таки потоком.

Толбот встал, ушел в квартиру. По улице промчались пожарные машины с включенными сиренами. Толбот вернулся с полным до краев кувшином воды.

— Именно он дал нам информацию, что шпион, за которым мы так давно охотимся в Швеции, действительно женщина, — сказал Толбот, снова усевшись в кресло. — Имени ее Борис не знал, ее опекали кагэбэшники, работавшие совершенно независимо от других офицеров. Так обращались с особо ценными агентами. Но он был совершенно уверен, что это действительно женщина. Причем сама она не работала ни в армии, ни в военной промышленности. Иначе говоря, у нее был поставщик, возможно не один, который добывал информацию, а она затем переправляла ее дальше. Так и осталось неизвестно, занималась ли она шпионажем по идеологическим причинам или по сугубо меркантильным соображениям. Разведслужбы всегда предпочитают иметь дело с прагматиками. Если идеологические аспекты доминируют, все может легко сойти с рельсов. Фанатикам полностью доверять нельзя, так мы говорим. Мы работаем в циничной сфере, и это хорошо, иначе толковой работы не жди. Мы, словно мантру, твердим, что, может, и не делаем мир лучше, но уж хуже он точно не становится. Оправдываем себя тем, что поддерживаем этакий баланс террора, и, пожалуй, так оно и есть.

Толбот помешивал ложкой кубики льда в кувшине.

— Войны будущего, — задумчиво проговорил он. — Их причиной станут базовые продукты вроде воды. Солдаты будут гибнуть за водоемы.

Он чуть ли не с огорченным видом налил себе воды, стараясь не пролить ни капли. Валландер ждал.

— Мы ее не нашли, — продолжил Толбот. — Помогали шведам как могли, но разыскать ее не сумели, не раскрыли и не арестовали. Начали поговаривать, что, вероятно, она — вымышленное лицо. Но русские все это время знали такие вещи, каких им знать не следовало. Если «Буфорс» разрабатывал какую-то инновацию в системах вооружения, русские очень скоро об этом узнавали. Мы постоянно расставляли ловушки, но никто в них так и не попался.

— А Луиза?

— Она, естественно, была выше всяких подозрений. Кто мог иметь повод ее заподозрить? Преподавательница языка, которая любила прыжки в воду?

Толбот извинился, сказал, что надо проверить аквариум. Валландер остался на балконе. Начал было записывать услышанное от Толбота. Но вообще-то записывать ни к чему, он и так все запомнил. Прошел в комнату, которую ему отвел хозяин, лег на кровать, подложив руки под голову. А когда проснулся, обнаружил, что проспал два часа. Быстро вскочил, будто проспал все на свете. Толбот сидел на балконе, курил сигарету. Валландер сел в свое кресло.

— По-моему, тебе что-то снилось, — сказал Толбот. — Во всяком случае, ты несколько раз громко вскрикивал во сне.

— Иногда мне снятся кошмары. Случаются такие периоды.

— Меня Бог миловал. Я свои сны не помню. И в общем-то рад этому.

Пешком они отправились в итальянский ресторан, о котором Толбот упоминал раньше. За ужином пили красное вино и говорили обо всем, кроме Луизы фон Энке. После еды, по настоянию Толбота, отведали несколько сортов граппы, а затем Толбот опять-таки решительно настоял, что оплатит ужин. Когда они вышли из «Иль траваторе», Валландер почувствовал, что слегка захмелел. Толбот закурил сигарету. Отвернулся в сторону, выдыхая дым.

— Столько лет прошло с тех пор, как Олег Линде сообщил о шведской шпионке, — сказал Валландер. — На мой взгляд, маловероятно, чтобы она действовала до сих пор.

— Коль скоро это она, — сказал Толбот. — Не забывай, о чем мы говорили на балконе.

— Если шпионаж продолжится, она будет оправдана, — сказал Валландер.

— Не обязательно. Эстафету мог подхватить кто-то другой. В этом мире нет простых моделей объяснения. Зачастую правда прямо противоположна нашим представлениям.

Они медленно шагали по улице. Толбот закурил новую сигарету.

— Посредник, — сказал Валландер. — Тот, кого ты назвал поставщиком.Насчет его тоже ничего не известно?

— Он не разоблачен.

— А это, разумеется, предполагает, что и он вполне мог быть женщиной?

Толбот покачал головой.

— Женщины крайне редко занимают влиятельное положение в армии или в военной промышленности. Держу пари на мою скромную пенсию, что это мужчина.

Вечер был жаркий, душный. Валландер почувствовал, что начинает болеть голова.

— Есть в моем рассказе что-нибудь особенно для тебя удивительное? — рассеянно спросил Толбот, как бы лишь для поддержания разговора.

— Нет.

— Может, какой-то из твоих выводов не совпадает с тем, что я говорил?

— Да нет. Насколько я помню.

— А что говорят полицейские, расследующие смерть Луизы?

— У них нет зацепок. Нет подозреваемого, нет мотива. Только микрофильмы, найденные в потайном отделении ее сумочки.

— Так ведь это достаточная улика в пользу того, что она шпионка. Может, при передаче материала что-то пошло не так?

— Разумное объяснение. Думаю, полиция разрабатывает именно эту версию. Но что пошло не так? С кем она встречалась? И почему все произошло именно теперь?

Толбот остановился, затоптал окурок.

— Тем не менее это большой шаг вперед, — сказал он. — Луизу уличили. Можно сосредоточить на ней все расследование. Вероятно, удастся в конце концов схватить и посредника.

Они продолжили путь, у подъезда Толбот набрал код.

— Мне надо еще подышать, — вдруг сказал Валландер. — Есть у меня такая закоснелая привычка — гулять по ночам. Так что я еще пройдусь.

Толбот кивнул, назвал ему код и вошел в подъезд. Валландер смотрел, как входная дверь бесшумно закрылась. Потом зашагал по пустынной улице. Снова его одолевало ощущение, будто что-то совершенно не так. То самое, с каким он покинул остров после ночного разговора с Хоканом фон Энке. Он думал о рассказе Толбота, о правде, которая зачастую прямо противоположна тому, чего ожидаешь. Иногда реальность надо перевернуть на голову, чтобы она стала на ноги.

Валландер остановился, оглянулся. На улице по-прежнему ни души. Из открытого окна долетала музыка. Немецкие шлягеры. Он разобрал слова leben, ebenи neben. [34] Пошел дальше, очутился в конце концов на небольшой площади. На лавочке обнимались молоденькие парочки. Надо бы стать тут и крикнуть во все горло, подумал он. Я не понимаю, что происходит!Вот что надо бы крикнуть. Я совершенно уверен только в одном: что-то во всем этом ускользает от меня, не дает себя поймать. По крайней мере, мне не дает. Я приближаюсь к разгадке или, наоборот, удаляюсь от нее? Вот что я не в состоянии выяснить.

Он немного прогулялся по площади, испытывая все большую усталость. Когда вернулся в квартиру, Толбот, видимо, уже лег спать. Балконная дверь была закрыта. Валландер разделся и вскоре уснул.

Во сне снова мчались лошади. Но, проснувшись утром, он о них не вспомнил.

37

Открыв глаза, Валландер сперва не сообразил, где находится. Бросил взгляд на часы. Шесть утра. Полежал еще немного. За стеной слышался гул аппаратов, насыщавших кислородом воду в большом аквариуме. Ходили ли поезда, он не слышал. Они жили своей беззвучной жизнью в герметичных туннелях. Как кроты, подумал он. Но и как люди, угнездившиеся в коридорах, где принимаются секретные решения, которые они крадут и переправляют той стороне, которую надо бы держать в неведении.

Он встал с постели и вдруг заторопился с отъездом. Даже душ принимать не стал, оделся и вышел в большую светлую гостиную. Балконная дверь была открыта настежь, тонкие гардины колыхались от ветерка. Толбот сидел на балконе с сигаретой в руке. На столе перед ним стояла чашка кофе. Он медленно обернулся к Валландеру. Словно бы услышал его, когда он был еще на пороге гостиной. Улыбался. Валландер вдруг поймал себя на мысли, что эта улыбка не вызывает у него доверия.